[Ryo-kun]

04.05.2010 в 14:25

Пишет  Glenng:

Тем, кто будет с ними до самого конца
Я БЕЗУМНО ИЗВИНЯЮСЬ ЗА ДАБЛПОСТ, но в одно сообщение, как ни прискорбно, не вмещается то количество эмоций, чувств и ТЕКСТА, которое я для него определила
админ, добрый-добрый админ...

Название: Улей призраков
Автор:  Glenng
Бета: несравненная  Littayuki, которая бетит это убожество от начала до конца, и граммар-фюрер [J]Черная барашка[/J].
Фэндом: Kuroshitsuji
Рейтинг: NC-17, да-да, я тот еще извращенец.
Предупреждение: полный OOC, яой, AU
Пейринг: Себастьян/Сиэль
Дисклеймор: пишу, но не имею, и не буду иметь с этого ни гроша
Размер: конца и края не видно
Размещение: черкните пару строк
Статус: ЗАКОНЧЕН
Краткое содержание: Сиэль Фантомхайв – юный граф, слуга ее величества, глава дома Фантомхайв? Нет. Сиэль Фантомхайв – тринадцатилетний школьник, живущий с теткой, мальчик, которого избивают одноклассники, но последний из рода Фантомхайв больше этого терпеть не намерен. У хрупкого Сиэля появляется защитник, обладающий нечеловеческой силой. Действие происходит в наше время.
Предупреждение:
1. Видите ли…действия сексуального характера, с лицом заведомо не достигшего 16-летнего возраста, карается законом, так что…ПЕДОФИЛИЯ.
2. Пожалуйста, не нужно воздерживаться от комментариев.
3. Дедушка маразм, пишу тебе я, понимаешь ли, я ВДРУГ решила, что обладаю творческими способностями.

Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

В тексте встречается много слов понятных далеко не всем. На этот случай нужно спросить Гугл. Если после воззвания к поисковой системе ситуация не прояснилась – спросить автора.
Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не рекомендую читать текст лицам с неустойчивой психикой и восприимчивым характером.

Сиэль вообще-то очень редко слушал свою тетку. Но в те редкие моменты, когда его высочество соизволяло спуститься до бесед простых смертных, до сознания Сиэля долетали обрывки весьма глубокомысленных фраз. Анжелина любила жизнеутверждающие лозунги, которые якобы помогали жить дальше.
Анжелина, жить дальше помогают транквилизаторы, которые ты горстями воруешь в своей клинике, легкомысленно оставляя банку с таблетками на средней полке в аптечке. Не на верхней, на средней.
Тетка любила повторять, что такое бывает: кто-то сидит чай пьет, а у кого-то жизнь рушится. Сиэль иногда даже задумывался над этой фразой. Но сейчас ему светлое будущее не грозило, и этот глубокомысленный лозунг потерял смысл.
Себастьян пил кофе, а жизнь Сиэля рухнула в тот момент, когда гроб его матери опускали в аккуратную яму.
Себастьян пьет кофе, правда, Анжелина.

Он вообще не от мира сего, в прямом и переносном смыслах. Он ясно дал мне понять, что ему требуется моя душа, что ничего больше ему не нужно, но…
Если я попрошу сесть его на кресло, он обязательно распластается на кровати.
Если я попрошу его сводить меня в кино, дабы скрыться с глаз назойливой тетки хоть на пару часов, он, конечно, нарочно останется дома, весь вечер распивая кофе с Анжелиной в гостиной.
Если я попрошу его прекратить пялиться на мои ноги, он непременно выпучит глаза, дабы рассмотреть все в мельчайших деталях.
Мне казалось, что богатые люди, которые имеют собственных слуг, могу делать с ними все, что захотят, и поданные обязаны будут подчиняться. И вовсе не обязательно приказывать слуге, достаточно его просто попросить, чтобы тебе тут же предоставили все, что ты пожелаешь. С прислужниками можно обходиться, как с пластилиновыми игрушками: они будут подчиняться с неизменной улыбкой на устах, занимая требуемые позы и ходя с вами в кино хоть ежедневно.
Но Себастьян… Если мои слова не облечены в форму приказа, если это обыкновенная просьба, он считает своим долгом сделать все с точностью да наоборот. Я не могу вылепливать из него понравившуюся мне фигурку по нашему обоюдному желанию, я могу только приказать, а он подчинится.
Я уже не могу понять, кто в наших отношениях хозяин, а кто подчиненный. Меня не покидает ощущение крупного обмана, кажется, я становлюсь параноиком, и у меня появляется мания преследования. Я словно пытаюсь что-то скрыть от человека, который точно знает, что я лгу. Попытки скрыть от врача седьмой месяц беременности или поползновение спрятать мешок героина от полицейской ищейки. И я старательно прячу от Себастьяна себя, подкидывая ему ложные предпосылки к раскрытию моих своеобразных чувств.
Я честно считаю, что симпатию нужно демонстрировать в форме пренебрежения, привязанность в форме отвращения, а любовь… любовь лучше вообще не демонстрировать.
Сложность процесса заключается в том, что тебе нужно убедить двух людей в своей мезогамии – Себастьяна и себя. И если первого можно исключить, то второй обязательно должен вникнуть в суть твоей ненависти.


- Себастьян! Вы просто еще слишком молоды!
Очередной экземпляр роскошной жизни, порабощенный пищей, сидит напротив с бокалом бордового вина, которое отлично сочетается с раскрасневшимися щеками. Подруга Анжелины, которую изготавливали на той же фабрике по производству подружек ваших теток, что и Ирэн: те же растопыренные пальцы-сосиски, угрожающе тыкающие в моего камердинера, все те же необхватные жировые складки, превращающие обтягивающую кофту в фиолетовое безобразие, все те же тяжелые украшения, предназначенные для гонки за увядающей красотой.
Меня коробит, и я подношу бокал к губам, чтобы избавить дам от моих грубых высказываний. Мне тоже налили вино, Себастьян наконец втолковал тетке, что вкус к элитным винам нужно прививать с детства. Я, конечно, уже не ребенок, но думаю, Анжелине об этом лучше не знать, правда. Вино приторно-сладкое, как раз такое, которое я люблю. Себастьян долго описывал мне детище испанской лозы, в красках рассказывая о его изумительном цветочном вкусе до тех пор, пока я требовательно не стукнул кулаком по столу, приказав «Наливать уже, а».
Взгляд цепляется за перстни на пальцах-сосисках, и я машинально смотрю на руки Себастьяна. На изящном пальце, поглаживающем ножку бокала, кольцо главы семейства Фантомхайв. Я прекрасно знаю, что я спятил, поэтому не нужно делать такое лицо. Мне хотелось показать ему, как много я для него значу, я был уверен, что Себастьян будет беречь это кольцо, как самую важную для него вещь, нося его на пальце в течение пары столетий. После его прохладного «Спасибо», я почувствовал себя первосортным кретином. Зато потом, когда он думал, что я уже заснул, я имел возможность наблюдать, как он с нежностью смотрит на драгоценность, украшающую его руку, поднеся к губам, осторожно целует сверкающий камень.
Возможно, Себастьян тоже считает, что ненависть – лучший способ показать л…
В мысли врезается визг обладательницы роскошных колец на пальцах-сосисках.
Я не буду думать об этом, я совсем не буду об этом думать.
- Хладнокровие – вот единственно верный путь к безоблачному существованию!
- Да что же вы такое говорите! Существование хладнокровного человека безрадостно, скучно и безвкусно.
Себастьян серьезно смотрит на тучную женщину, он не называет ее по имени, и мне кажется, что он просто его забыл. Как некультурно, Себастьян, хотя, впрочем, кроме моего имени, тебе вообще знать ничего не обязательно, ты только мой слуга. Как же ее… Урсула, как ведьма из мультфильма про русалочку. Возможно, вино слишком крепкое, но я начинаю видеть внешнее сходство с рисованной владычицей морской.
- Вы никогда не сможете добиться весомого положения, если будете думать не мозгами, а тем, что у вас между ребер!
Урсула, я уверяю тебя, кому-кому, а Себастьяну это не грозит.
- Но жизнь без чувств не имеет смысла. Нужно делать то, что тебе подсказывают эти указатели, а не упиваться значимостью собственного интеллекта. А за неимением эмоций существование становиться безрадостным, беспросветным.
Себастьян откидывается на диван, приобнимая меня одной рукой. Я кидаю испуганный взгляд на тетку и подмечаю, как дергается ее щека. Она скользит по нам глазами, молча делая огромный глоток из высокого бокала. Урсула и Себастьян в культурном бешенстве, мне кажется, что его движение было непроизвольным, он машинально водит пальцами по моему плечу, и я шокировано всматриваюсь в его профиль, в панике пытаясь привести Себастьяна в чувство.
- Если вы отдадитесь чувствам, вы уже не сможете думать ни о чем другом. Это вас и погубит.
- Кому нужна власть над миром, если нет того, к чьим ногам его бросить.
- Свои эмоции нужно сдерживать и контролировать, иначе вас никто не будет воспринимать всерьез. Или вы предпочитаете быть влюбленным идиотом?
- Неумение показать свои чувства – это болезнь, которой вы убиваете обоих.
Урсула оскалилась в подобии улыбки, приподняв бровь, она елейным голосом спросила:
- И вы, конечно, следуете своим убеждениям, Себастьян?
Себастьян резко одернул руку, вцепившись в бокал.


- Просвети меня, откуда у тебя это убожество?
Себастьян завязывает галстук, любуясь на себя в зеркале. Услышав мои слова, он медленно оборачивается на своих огромных каблуках.
- Сапоги? Тебе что, не нравится?
Я думал, что сейчас мне будут с завидным рвением утверждать, что это последний писк моды в аду, а меня спрашивают о моих обувных предпочтениях.
- Если ты думаешь, что мне может это нравиться, то ты точно рехнулся. И выглядишь посмешищем.
Я бросаю беспристрастный взгляд исподлобья, который добавляет моим словам весомости. Себастьян усмехается.
- Ты подозрителен.
- Что? Что ты имеешь в виду?
Я открываю железную банку с колой, наслаждаясь характерным щелчком, который издает разгерметизированная упаковка.
- Смотришь на меня так, словно влюбился.
Я отплевываюсь от газировки, щедро поливая ей лежащую на коленях книгу.
- Не неси чепухи, идиот.


- Си…Си…С…
- Ты что там, в вокальных способностях практикуешься?
Что, Себастьян, прогулка кажется тебе уже не слишком хорошей идеей?
Я злорадствую, упиваясь собственным коварством. О, Себастьян, я не знал, что наш маршрут будет проходить через глиняный ад, который по ошибке называют дорогой. Подумаешь, пара колдобин в километрах мягкой поверхности, в которой утопают твои каблуки. Я был абсолютно не осведомлен о здешнем рельефе, могу присягнуть на Библии.
- Погоди…
Себастьян запыхался и выбился из сил, мы уже не первый час бредем по этим ухабам. И все благодаря мне. Сиэлю Фантомхайв захотелось подышать воздухом. Сначала все шло просто замечательно, но на третьем километре его ноги начали заплетаться, он заныл про усталость, спотыкался на каждой выбоине, а к каблукам прилипли комья грязи.
- Я…Фуф…Человеческое тело не приспособлено преодолевать такие расстояния по такой безобразной поверхности. Совсем не приспособлено.
Он запинается, и я тут же поддерживаю его, не давая упасть лицом в грязь, так сказать, что со стороны наверняка выглядит комично. Взрослый мужчина, щеголяющий на каблуках и миниатюрный ребенок, помогающий этому недоразумению устоять на ногах. Вообще-то я, конечно, не считаю себя ребенком, это удел вон того мальчугана, который уже потешается над нашим видком, стоя на холме. А я – Сиэль Фантомхайв, и уже одно это делает меня исключительно взрослым, это и мужчина под боком, регулярно занимающийся со мной сексом. Я совсем не ребенок.
Титаническими усилиями мы взбираемся на холм, и Себастьян тут же шлепается на сочную зелень травы. Я расстилаю шотландский плед и достаю из корзинки для пикника провизию. Недоразумение шарит в карманах джинсов, извлекая из недр памятую пачку сигарет.
- Что это ты задумал?
Невинный взгляд, брошенный на меня, обезоруживает. Я глубоко вздыхаю и позволяю ему себя унизить. Подползая на коленках к Себастьяну, я мягко целую теплые губы, пока они не наполнились табачным дымом, и мне не пришлось вылизывать пепельницу. Он щурится, а с губ не сходит довольная улыбка.
Я как ни в чем не бывало продолжаю выкладывать еду, тихо ненавидя его привычки. Я ненавижу его самого, каждый его жест, не переношу его мимику, меня воротит от любого его движения.
Себастьян не мой Ромео, точно вам говорю.
Он пыхтит, задыхаясь в табачном дыме, я обеспокоенно хлопаю его по спине.
- Ничего. Просто эти…эта обувь…не предназначена…
Шикнув на него, я расстегиваю замки на этих ужасающих сапогах и выпускаю его ноги на свободу.
- Вы сегодня так добры, господин.
Все эти взгляды, случайные касания, неловкие движения – вся эта чушь должна караться смертной казнью. Куда только смотрит королева.
Жуя сэндвич с куриным мясом, приготовленный лично Себастьяном Михаэлисом, я обвожу свирепым взглядом окрестности. Уже середина мая, и холм, на котором мы припарковались, сплошь усеян цветами на фоне сочной зеленой травы. Я ловлю себя на мысли, что опять обозначаю себя и Себастьяна одним словом. Это «мы», непонятно как закравшееся в мой лексикон, просто не имеет права на существование. Холм, на котором соизволил разместить свой святейший зад Себастьян, и Сиэль, случайно проходивший неподалеку.
- Ты заберешь меня туда? Вниз?
Я совершенно спокоен, и лишь слишком будничный тон выдает мою паническую заинтересованность в этом вопросе.
- С чего ты взял, что ад внизу?
Себастьян, лежа на животе, разделяет сэндвич на две половинки, и каждую из них постигает участь быть утопленной в остром соусе.
- Ты заберешь меня в ад?
- Нет.
- Почему?
- Потому что однажды я уже пытался это сделать.
Пожалуй, слишком безразличный тон выдает его заинтересованность в этом ответе.
- И что же тебе помешало?
- Твоя смерть.
Кто-то из нас рехнулся, но скорее всего, мы оба. Черт дери! Я хотел сказать, Я и Себастьян Михаэлис. Я откидываюсь назад, опираясь на локти.
- Не сомневаюсь, что я совершил самоубийство, живя с таким психом, как ты.
Себастьян улыбается, он настойчиво предлагает мне свой сэндвич, но я отказываюсь. Тогда он манит меня к себе пальцем, пошло причмокивая губами, и тут я должен бы отказаться, но выдержка и хладнокровность давно послали меня гораздо дальше, чем на холм, где я поедаю куриное мясо, беззаботно перекатываюсь по траве и почти беспрерывно вылизываю пепельницу.
Я проявил преступную небрежность, легкомысленно относясь к его словам. Мне нужно было слушать, правда. Он говорил гораздо больше, чем то, на что я надеялся.
Просто не вслух.


- Ох, ты все же решил научиться считать монетки малыша Билли? Тебе не грозит стать экономистом, Сиэль.
- Заткнись ты, тупица.
Я поправляю узел банта, который повязал мне Себастьян. Я тут ни при чем. Это он подобрал для меня самый безвкусный наряд, который когда-либо видел мир. Вульгарные гетры в мелкую сетку, пугающие шорты, рубашка, состоящая, кажется, из одного большого омерзительного жабо, и жилетка, делающая меня похожим на девчонку. Я готов сквозь землю провалиться, но Себастьян остался доволен. Кроме того, что он педофил, я еще узнал, что он извращенец. Он постоянно силится прицепить ко мне побольше бантиков, а количество кружев на одном из моих нарядов, выбранных на его вкус, превышает число дней в году. Я ощущаю себя ожившей иллюстрацией к викторианскому балу.
Он, может, и фальшивый Ромео, но я вполне себе Джульетта.
Я решительно отказываюсь думать о причинах, по которым потакаю его своеобразным капризам.
- Я должен отвезти тебя в это тошнотворное учебное заведение, которое ты внезапно решил почтить своим присутствием?
Себастьян опирается плечом о дверной косяк, мрачно глядя на меня. Он сказал, что ему не нравится идея оставить меня в одиночестве. Нес всякую брехню про контракт, про то, что должен неотрывно следовать за хозяином, я ответил, что он просто втрескался в меня по уши и теперь прикрывается контрактом, чтобы иметь возможность следовать за мной по пятам, он сразу заткнулся. Он всегда затыкается и становиться бледным, когда я говорю что-то в этом духе, должно быть, его подташнивает от одной только мысли.
- Нет. Я поеду с теткой.
Спину прожигает укоряющий взгляд, а я продолжаю держаться неестественно прямо и чересчур самоуверенно.


***


В последнее время процент ситуаций, в которых я выставляю себя недоделком, значительно возрос.
Еще немного, и я начну сходить с ума. Буду делать сэндвичи с зубной пастой, копаться в саду, надев любимые сапоги и резиновые перчатки, и считать себя Богом.
Быть Богом – занятие весьма хлопотное и невыгодное, но быть демоном – работенка ничуть не легче. Особенно быть демоном, находясь в услужении у маленького недоноска, который с завидной регулярностью унижает тебя и окунает в грязь с головой. Что-то мне это напоминает.
У Бога серьезные проблемы с дорогами, я имею в виду – пути его неисповедимы. Как я ни старался, все мои попытки найти вразумительное объяснение на тему: «Себастьян, почему бы тебе не прибить маленького господина на месте?», - потерпели крушение. Мания власти моего господина, возведенная в абсолют, заставляет чувствовать меня себя каким-то неполноценным и ущемленным. Но, как бы он ни старался, он не может быть Богом, а в этом случае им буду для него я.
Себастьян Михаэлис будет Богом для тебя, Сиэль.
Я честно старался найти разумное объяснение и постичь смысл своих мыслей, которые обманным путем пробирались в мою тупую голову, нарушая все законы логики, но после недолгих мучений все эти добровольные пытки стали свободны, как Анжела Дэвис над Парижем.
Гораздо проще было решительно все отрицать.
Нет, я вовсе не переступаю границ взаимоотношения мужчина-ребенок.
Нет, я вовсе не плохой слуга, я просто встал не с той ноги.
Нет, я вовсе не раздобревшее исчадье ада, абсурд.
Когда я об этом размышляю, ко мне нужно подключить детектор лжи. И десять тысяч вольт, прошедшие через кончики моих пальцев, приведут меня в чувство.
Но у Сиэля нет таких опасных игрушек, а он всего лишь человек, более того – ребенок, он просто не в состоянии отличить правду от продуманного вымысла. К тому же люди слишком боятся друг друга, чтобы спросить напрямую. А мне-то что, я же не человек. Я высмеиваю эти жалкие попытки само-и-меня-познания. А люди слишком боятся за свое душевное благосостояние, и поэтому вы никогда не узнаете то, что о вас думают на самом деле.
Это все глупо и утомительно. Ставить в один ряд какую-нибудь там безответную любовь и встречу с маньяком в глухой подворотне – шедевр идиотизма. Эти придурки действительно одинаково боятся и того, и другого, нет, честное слово! Все так боятся сделать больно своей ничтожной сердечной мышце и предпочитают держать все в себе, в самом надежном месте, где-нибудь на задворках сознания, где никто не сможет докопаться до их тайн. Скрывать и втайне смаковать свои чувства, для которых они слишком слабы. Половина этих неудачников даже жалости не достойна, а уж тем более каких-то сильных чувств, например, любви, в которую я, разумеется, не верю.
Но если бы вдруг в моем галлюциногенном кошмаре приснилось, что я влюблен, я бы обязательно тут же доложил об этом человеку, которому не посчастливилось стать объектом моего внимания.
Точно сказал бы.
В смысле, не человеку, конечно, человеку путь к моему сердцу заказан, а демону, ну или какому-нибудь другому существу, которое стоит выше всех этих примитивных порождений обезьян.
В смысле, не к сердцу, конечно, а к чему-то, что там у меня вместо него.
Короче, скорее в аду похолодает, чем меня посетит это плачевное, уродливое чувство.
А Сиэль просто подсыпает мне какой-то афродизиак в кофе, и от этого у меня мысли несуразные и спутанные. И странные, очень странные. Когда вещество, по-видимому, было подсыпано в несоразмерном количестве, мне уже начало казаться, что я влюблен в этого немощного червяка, упаси господи. Не думал, что спустя столетия у меня еще могут играть гормоны. Да они просто настоящий романс исполнили. Но Себастьян Михаэлис, расстегнув ширинку, стыда не имеет, и я взял то, что мне причиталось.
А когда нам захотелось побыть вдвоем, наедине, то…
Тыльную сторону ладони озаряет лиловый свет, выжигающий пентагерон на моей руке, в груди разливается интуитивный страх, мысли разбегаются, а в пустой голове остается отзвук твердого голоса «Себастьян».


***


Вкусный салат.
Нет, действительно вкусный салат. Еще один плюс к нашей школьной столовой. Себастьян, конечно, готовит лучше, но с тех пор, как он стал для меня персоной нон грата, я предпочитаю наступать на горло собственной гордости и давиться подобием сухого пайка. Теперь мой рацион составляют хлопья и каши быстрого приготовления. А тетка всегда занята, а тетке вечно некогда, а Себастьян просто идиот, и не буду я у него еды просить, точка. По прошествии двух недель, проведенных в компании с кубиками «Магги» и остатками вермишели в пакетиках, я голоден настолько, что вынужден посещать школу, дабы добраться до школьной столовой. Я бы, конечно, мог зайти в ближайшую пиццерию, но как только я собираюсь совершить набег на сие заведение, эта сущность заявляет, что ей непременно нужно охранять своего господина, что она никогда никуда его не отпустит. Звучало бы почти нежно, если бы Себастьян при этом не блокировал входную дверь своим телом, улыбаясь своей фирменной улыбочкой «я-знаю-что-то-чего-не-знаешь-ты». Пришлось трусливо ретироваться в учебное заведение, куда ему вход заказан.
Теперь я сижу, поедаю салат с лососем, а Себастьян тут как тут, как ни в чем не бывало. Всегда со мной, неотрывно преследует меня в моих мыслях, в моем…да что скрывать уже, в моем сердце. Наверное, во всем виноваты его демонические штучки, потому что я отказываюсь верить, что я добровольно думаю о нем. Немножко думаю. Примерно двадцать четыре часа в сутки.
Недавно я аккуратно спросил у него, могут ли демоны читать мысли. Он впился в меня взглядом и ответил, что лично ему это недоступно, но он точно знает, что я думаю о нем. Идиот, его слова всегда в десятку.
Поход в школу оказался неимоверно плодотворным, во-первых, потому что я, наконец, нормально поел, во-вторых, я предотвратил звонок директора моей тетке по поводу моего плачевного посещения, а в-третьих, мое самомнение заметно возросло, и теперь я - король, восседающий на пластиковом стуле. Вокруг снуют школьники: маленькие шкеты и ребята постарше. Они торопятся на уроки, спешат получать хорошие оценки, чтобы похвастаться перед родителями и получить заслуженную поездку в Диснейленд летом. А я могу позволить себе расслабиться, мне не грозит ни Диснейленд, ни хорошие оценки. Я провожу каждый день, читая толстые фолианты с пожелтевшими страницами, на которых описаны ритуалы темной магии, задавая Себастьяну каверзные опросы о степени правдивости этой писанины, чтобы смотреть, как он откидывает голову назад и смеется в полный голос, а его кадык привлекательно движется вверх-вниз. Я придумываю невообразимые предлоги и в подробностях рассказываю их тетке, чтобы иметь возможность беззастенчиво лечь спать на диване в гостиной, с Себастьяном. И моя жизнь гораздо насыщенней жизни любого из этих кретинов, потому что я счастлив. Совершенно точно, никто из них не может быть счастлив так, как я, они просто недостойны этого. Себастьян – это мой секрет, моя нелицеприятная тайна, которая возвышает меня над всеми этими тупоголовыми ублюдками, это власть изнутри. Ни у кого из них не может быть таких первоклассных отношений, как у меня. Они просто не способны на те эмоции, которые я легко переживаю каждый день, а потом подливаю масла в огонь, бросая ему в лицо пару оскорбительных фраз, и случается межгалактический взрыв, сносящий все на своем пути, а потом я старательно выстраиваю все по-новому. Я пребываю в заколдованном круге, где каждый день – всего лишь звено замкнутой цепи, где все повторяется снова и опять, но моя жизнь все равно гораздо насыщенней.
А чего только стоит мой друг. Он прекрасно готовит, изумительно играет на скрипке, бесподобно целуется, да он вообще не от мира сего. У вас никогда не будет такого, поэтому просто подберите челюсть с пола и завидуйте мне. Даже жаль, что они не могут испытывать те же эмоции, что и я, поэтому им приходиться наслаждаться своими жалкими подобиями чувств, которое они громогласно называют любовью. Совсем из ума выжили, жаль их. Я бы не решился дать название всем граням своих чувств, но я точно знаю, что это не любовь, нет. Это самый дерзкий вызов любви, но никто никогда не отважится назвать это любовью.
А теперь можно подцепить вилкой последний кусочек салата и поспешить на урок за отличными оценками, чтобы порадовать моего маленького друга и получить летнюю поездку в преисподнюю.
Я подхватываю сумку, не утруждая себя уборкой обеденного подноса, выхожу из столовой и нос к носу сталкиваюсь с Гейлом. Вас когда-нибудь били куском арматуры по голове? Думаю, если умножить этот удар в десять тысяч, можно понять, что я почувствовал в этот момент. Перед глазами услужливо начали мелькать картинки моего унижения, пальцы впились в кожаный ремень сумки, а челюсть не желала разъединяться для произнесения звуков. Я смотрю в его холодные глаза и думаю, что нужно срочно звонить в 911 или…или Себастьяну. Второй вариант предпочтительней по всем параметрам, но в наших взаимоотношениях случился небольшой казус неделю назад, после чего мы объявили друг другу третью мировую, а ради такого придурка, как Гейл, я не хочу прерывать военные действия. Тем более, я справлюсь сам, должен справиться…и тут куча преподавателей и учеников…он не может…
Гейл добродушно улыбается, и это создает резкий дисбаланс с его ледяным взглядом.
- Сиэльчик.
Это констатация факта моего стояния перед ним выводит меня из ступора. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь напустить как можно больше безразличия на себя и отделаться от мысли, занимающей все мое сознание, продиктованной инстинктом самосохранения: «Беги, Сиэль, беги!».
- Гейл. Решил, что Гарвард понесет невосполнимую потерю в твоем лице и пытаешься накопить крупицы знаний всем, что осталось от мозга? Похвально.
Он не меняется в лице, он вообще никак не реагирует. Через десять секунд раздается его хрипловатый смех. Долго же до него доходит информация.
- Ты стал таким дерзким после нашего маленького эксперимента.
Наверное, он просто обдумывал какими словами задеть меня, и у него это с успехом получилось. Я немедленно вспыхиваю, чувствуя слабость в ногах.
- Да. Невероятно ценный опыт. Надо бы оповестить всех о твоих гомосексуальных наклонностях.
- И кто же тебе поверит, Сиэльчик? Да и оповещать тебе некого, ты для всех - жалкое посмешище, для всех, включая меня.
- В таком случае, я желаю сделать тебя таким же, поведав каждому о твоих предпочтениях.
Я упорно не отвожу взгляда, бессознательно теребя ремень сумки. Гейл воровато оглядывается, незаметно хватая меня за руку, впиваясь черными обгрызенными ногтями в тонкую кожу запястья.
А у Себастьяна всегда такие аккуратные ногти… Да, ты нашел о чем думать, дружище, когда нужно спасать собственную задницу в прямом и переносном смыслах.
- Моя сестренка до сих пор вспоминает о тебе со вздохами, полными печали.
Он изобразил вышеупомянутый вздох, и меня окатило водопадом холодной воды. Рукоприкладством, он ввел меня в состояние, недалекое от оцепенения, я нервно сглатываю и отвечаю, слыша свой отвратительный голос со стороны:
- Тебе нужно стать писателем, Гейл. У тебя неожиданно открылся талант к витиеватым выражениям, конечно, исключительно благодаря мне.
Гейл шикает, придвигаясь ближе, а я в панике пытаюсь незаметно вывернуть руку из его цепких пальцев. Интересно, если я закричу, кто-нибудь придет на помощь? Ну, хоть кто-нибудь…
- Ты просто маленькая похотливая сучка, Фантомхайв. Как, кстати, поживает твой бойфренд? Он не возражал против наших маленьких игр? Или он уже привык, что ты возвращаешься домой весь оттрах…
Я сам не знаю, как это получилось, рука сама поднялась и залепила пощечину этому ублюдку, как только он начал оскорблять Себастьяна. Я моментально понимаю, что это был безумный и в корне неправильный поступок, но мне уже все равно. Он мог говорить обо мне все что угодно, но мне казалось очень важным, чтобы он закрыл свой рот, когда дело касалось Себастьяна. Понятия не имею, откуда он узнал о нем, видимо, нужно было быть осторожней, прогуливаясь в парке или поедая попкорн в кинотеатре. В лучших традициях шпионских мелодрам мы выбирали последние ряды и самые дальние скамейки, но это, очевидно, не принесло желаемых плодов. Просто не нужно, не стоит говорить о нем, я не хочу слышать даже косвенных упоминаний о Себастьяне из уст Гейла, а за то, что он его вообще видел, я готов выковырять его глаза и сделать из них стеклянные шарики по типу тех, которые уже лежат у меня в кармане.
Я зло смотрю на Гейла, представляя собой маленький комок гнева в сто пятьдесят четыре сантиметра. Он прищуривается, дергает меня за руку и размашистым шагом идет по направлению к лестнице, ведущей в подвал. Я понимаю, что самое время кричать, орать во всю глотку, звать на помощь, но либо я возомнил себя героем, либо горло пересохло от ужаса и я не способен воспроизводить человеческую речь. Я бездумно смотрю на его руку, сжимающую мое запястье, на предплечье, покрытое замысловатым узором татуировки. Он дергает меня, заставляя прибавить шаг, и со стороны может показаться, что мамочка ведет домой провинившегося сына.
Гейл тащит меня вниз по лестнице, а я не нахожу в себе сил в голос заявить о похищении, к тому же моя гордость – весьма основательное препятствие для всеобщего оповещения. Он заводит меня в какое-то безлюдное помещение и, как только дверь за нами закрывается, я получаю удар под дых, которым мамочка не наградит даже самого несносного сыночка.
Все равно он один - не такой смелый, как с приятелями, он ничего не сделает, ничего…
Меня проталкивают в глубину темной комнаты, и я живописно растягиваюсь на полу, не в силах устоять на ногах. При падении, разумеется, ударяюсь головой о пол, и перед глазами меркнет и без того непроницаемая тьма комнаты. Получается, я сам способствовал потере своего сознания, замечательно, гениально, Сиэль…

Я чувствую под телом неудобную подушку, как будто лежу на спортивном мате. Открыв глаза, с удивлением констатирую, что так оно и есть. Я моментально узнаю это помещение, ведь меня однажды уже избивали здесь.
Новенький спортивный зал, к которому доступ имеется только у преподавателей. Маловероятно, что Гейлу настолько хотелось побыть со мной наедине, что он вышиб дверь, поэтому остается предположить, что у него был ключ. Не могу вспомнить, как попал сюда: когда меня вели по темному коридору, голову занимали немного другие мысли, и я даже не обратил внимания, как Гейлу удалось проникнуть в комнату.
Вопрос в другом: как выбраться из этой комнаты мне. Спортзал находиться в подвальном помещении, здесь нет окон, и выходом служит только одна дверь. Нужно…
Моего затылка мягко касаются подушечкой большого пальца, и я невольно вздрагиваю. Титаническим усилием откинув голову назад, вижу перед собой вторую половину дуэта малолетних насильников.
Алоис улыбается, это выглядит почти дружелюбно, а я всеми силами пытаюсь вложить во взгляд крайнюю степень моего отвращения. Он, кажется, не знает, что сказать, и поэтому продолжает гладить мой затылок, вызывая прикосновениями буйное стадо разбушевавшихся мурашек по всему телу.
- Убери их. Убери руки.
Я трясу головой, избавляясь от ненавистных прикосновений, кажется, я неплохо ударился, и теперь черепная коробка превратилась в сгусток пульсирующей боли.
- Да оставь ты его, у нас немного времени.
Я слышу звонок, оповещающий, что ученикам необходимо собраться в классах, и прикидываю, услышит ли кто-то мой крик из закрытого подвального помещения.
Мысли быстро рассеиваются, когда я получаю пинок в живот, по инерции сворачиваясь в очаровательный калачик. Гейл садится на корточки рядом со мной. Вцепившись в волосы, он приподнимает мою голову, чтобы заехать мне кулаком в нос. Выражение «из глаз посыпались искры», я испытывал на деле не один раз, и поэтому только слабо мычу в ответ на его издевательства. Было бы неплохо, если бы искры и вправду сыпались, тогда я смог бы подпалить ковер своим взглядом и оградить себя от этих нападок.
Рядом с собой я слышу судорожный вздох. Алоис поднимается и отходит в дальний конец комнаты, закуривая, словно его все происходящее вовсе не касается.
Гейл дергает меня за волосы, переворачивая на живот. Я слабо отбиваюсь, пытаясь сориентироваться в пространстве после пары ударов в височную область; он что-то говорит, но я не могу разобрать слов. В ушах стоит звон, когда меня долбят головой о покрытый ковром бетонный пол.
Держась за голову, я съежился, как мне кажется, до размеров жалкой молекулы.
- …так делать? Будешь?
У него удивительно ровный и спокойный голос, таким только сказки рассказывать. Он сегодня особенно жесток, я не раз испытывал на себе его садистские наклонности, но, видимо, за прошедший месяц просто отвык от боли в связи с ее недостатком. Впрочем, как бы Гейл ни старался, он все равно не сможет добраться до сердечной мышцы, не разрезав меня на куски, проведя вскрытие. Вряд ли он сможет переплюнуть Себастьяна, тому не нужен нож, пистолет или бейсбольная бита, чтобы сделать мне больно, он может изуродовать меня, не оставляя синяков и ссадин. Даже не знаю, что лучше: сейчас у меня болит и снаружи и внутри.
- Иди сюда, мать твою!
Алоис беспрекословно подчиняется, глядя на меня свысока. Он как бы невзначай наступает каблуком на мою кисть, лежащую на полу. Я вскрикиваю, пытаясь выдернуть руку из-под пятидесяти килограммов веса, давление которых на мою кисть увеличивается в сотню раз, благодаря каблукам. Сжалившись над моими криками, он убирает ногу с руки, и я проверяю ее сохранность, дрожащими пальцами ощупывая кисть.
- Давай оставим ему небольшую метку на память.
Гейл игриво улыбается; подняв меня с колен, он сгребает меня в кольцо своих рук, тут же получив кулаком в нос за утрату внимания.
- Ах ты, гаденыш.
Он озлобленно смотрит в мои глаза, и я отвечаю ему гордым взглядом, присущим всем членам семьи Фантомхайв. Гейл усмехается. Уворачиваясь от еще одного хука, он всё-таки ухитряется обхватить меня, вывернув руки. Бесполезно скрывать панику в моем взгляде, когда Алоис расстегивает мою жилетку и задирает рубашку.
- Черт, мне так неудобно.
Алоис недовольно смотрит на меня, а я, вглядываясь в его лицо, понимаю, что никогда не замечал, насколько фальшива его улыбка. Раньше мне не доводилось видеть, как она модифицируется в озлобленную ухмылку, оптом прилагающуюся к глазам-льдинкам, как в популярных песнях о любви.
Гейл с трудом снимает с меня жилетку, пытаясь увернуться и не получить от меня пинок в голень или в область паха. Одним движением, он распахивает мою рубашку, обрывая все пуговицы, любовно пришитые тетушкой.
Алоис кидает меня полуголого на мат и, запрыгивая сверху, прижимает всем своим весом. Взяв в плен мои многострадальные запястья, он вытягивает мои руки над головой. Я неясно мычу, уткнувшись лицом в синтетический брезент.
- Боже, он такой хрупкий.
- Да уж, не раздави его, сестренка.
Гейл усмехается, доставая из кармана пачку с сигаретами, Алоис наклоняется, и я ощущаю, как по моему затылку скользит его язык, он целует мою шею почти нежно, а потом выпрямляется, протянув руку к Гейлу, и щелкает пальцами, жестом прося передать ему сигареты. Теперь за руки меня удерживает Гейл, пока Алоис закуривает. Сидя на моих бедрах, он немного раскачивается, и я начинаю подозревать, что ублюдок свихнулся окончательно. Он опять склоняется надо мной, и я понимаю, что до этого момента я никогда в жизни не кричал, я всегда говорил шепотом. Мой крик должен перебудить пару соседних кварталов и создать повышенный уровень шума еще в трех отдаленных, мои истязатели это понимают, и Гейл немедленно зажимает мне рот, а Алоис как ни в чем не бывало продолжает прожигать мою кожу сигаретой, выводя замысловатый узор. Под температурой в две тысячи градусов кожа послушно плавится, я прокусываю пальцы Гейла, которые он имел неосторожность приблизить к моему рту, он отшатывается, Алоис недовольно шипит, а я кричу только одно слово.
К черту гордость.
Я сказал, что выход из помещения был один, я соврал. На самом деле, их было два: тяжелая железная дверь и…
- СЕБАСТЬЯН!


***


Да, вот теперь я чувствую. С такой крепкой связью я могу найти его, даже если он попытается сбежать на другую планету.
Тускло освещенная комната, напоминающая комнату пыток. Ах, да, где-то я уже видел эти приспособления…Тренажеры, кажется. В углу комнаты, наполненной грозного вида предметами, лежит спортивный мат, на котором расположились три ребенка. Какой-то сосунок, держащий за руки мальчишку, маленький блондин, сидящий верхом на Сиэле, склонившийся к спине моего господина. Он как будто целует его спину, естественно, его поза и его странные действия вывели меня из себя, и я в два счета пересек комнату, пинком отшвырнув блондина от моего хозяина.
Сиэль плачет навзрыд, в другой ситуации я бы полюбовался этим зрелищем, запечатлев его в памяти навсегда, но сейчас я опасаюсь, что он просто-напросто захлебнется своими слезами.
Парень постарше смотрит на меня с неподдельным испугом, моментально высвободив из захвата руки господина. Я перевожу взгляд на Сиэля, корчащегося у моих ног. Опустившись на колени, я беру его за руку.
- Сиэль, что…
Он убирает руку, которой обнимал себя, и я вижу на его боку выжженный знак, похожий на клеймо. Уродство ярко контрастирует с его белоснежной кожей, выделяясь красным пятном, как будто по коже прошлись раскаленным утюгом.
- Се…Себ…
Я мягко переворачиваю его на спину, придерживая, чтобы поврежденная кожа не касалась поверхности мата. Мальчишка с черными волосами пятится от меня, очевидно, решив спасаться бегством, я бросаю на него быстрый взгляд, но уже одного этого достаточно, чтобы он прирос к месту.
Сиэль отплевывается кровью, я прижимаю хрупкое тело к себе, судорожно гладя его спину. Я не знаю, что сказать, я вообще не знаю, что делать. Почему мой хозяин в этой комнате, с двумя этими детьми, валяется на спортивном мате, изо рта его вытекает кровь, а по всему телу синяки, ссадины и выжженное клеймо, как у проститутки в каком-то там веке?..
- Господин…
Он цепляется за воротник моей рубашки, пытаясь сесть, жалобно поскуливая. Не отдавая себе отчета, я только сейчас понимаю, что улыбаюсь. Неудивительно, что мальчишка отшатнулся от меня. Я беру ладони Сиэля в свои руки и на тыльной стороне одной из них замечаю что-то вроде обширной гематомы.
- Убей…обоих…это приказ.
Он хрипит, я вытираю его тонкие губы от крови, помогая мальчику подняться. Я усаживаю его на наиболее безопасную, на мой взгляд, копию орудий пыток. Сцепив руки в замок, я щелкаю пальцами, не говоря Сиэлю больше ни слова.
- Мне кажется, вы не слишком хорошо обращались с моим господином.
Парень постарше поднимается на ноги, гордо встав передо мной во весь рост. Какой храбрый самоубийца.
- Это же ты тот тип, который любит малолеток?
Моя бровь невольно ползет вверх, у мальчишки вообще есть мозги? Он пробовал думать?
Я улыбаюсь, отвесив щенку легкий поклон.
- Не понимаю о чем вы.
- О том, что ты жалкий извращенец и…
- Не надо, Гейл.
Блондин, сильно напоминающий женщину, слезает с подоконника, и я, наконец, обращаю на него внимание. Боже, что за дикие, безвкусные чулки. Наверное, я ударил женщину, но что-то мне нисколько не стыдно.
Он подходит чуть ближе, держась рукой за бок, да, я пнул довольно сильно, точно.
- Отстань от нас. Или Сиэльчик не может постоять за себя, не прибегая к помощи своего дружка?
Блондин насмешливо смотрит на меня, число самоубийц в этой комнате только что увеличилось в два раза.
Сзади слышится невнятная возня.
- Се…
Мне этого достаточно. Я оборачиваюсь через плечо.
- Господин, пожалуйста, закройте глаза.
Он долго смотрит на меня, как будто откопал что-то интересное в выражении моего лица и теперь хочет сфотографировать его на память, и послушно закрывает глаза, смыкая длинные ресницы.
Я поворачиваюсь к людям, которым так не терпится умереть, продолжая беспечно улыбаться. На лице Гейла написан страх, смешанный с непокорностью. Я внимательно изучаю его, ожидая, пока перевесит одна из эмоций.
- Мы…Мы расскажем про тебя и…и него.
Он тычет пальцем в Сиэля, попятившись назад от неумолимо наступающего Себастьяна Михаэлиса. Это всего лишь моя работа, я должен исполнять волю моего господина и наказывать его обидчиков.
- И что же такого важного ты хочешь поведать миру, неужели то, что он видел тысячу раз?
- Ваша связь отвратительна и… и…
Все свое презрение он вкладывает в плевок в мое лицо, я пальцем вытираю скользящую по щеке слюну, невольно морщась.
- Вы, кажется, не поняли.


***


Я открываю глаза и вижу перед своим носом улыбающегося Себастьяна. Я выполнил его просьбу и не размыкал век до тех пор, пока он разрешил мне. Я слышал только пару вскриков, и мне кажется, что Себастьян недостаточно доходчиво объяснил им, что меня не нужно было трогать все эти годы.
Я медленно выгибаюсь, глядя поверх его плеча.
- Господин!
Его ладонь ложится на мои глаза, а второй он предусмотрительно закрывает мой рот. Я трясу головой, раздраженно убирая от лица его руки. Он как-то обреченно вздыхает, отходя в сторону. Засунув руки в карманы, он проходит по ковру, грациозно огибая кровавые пятна, не желая запачкать свои ботинки. Я смотрю на него, наверное, сейчас он еще и насвистывать начнет. Что-нибудь позитивное, поднимающее настроение. Я перевожу взгляд на эту мясорубку и понимаю, почему он старался заткнуть мне рот.
Я почти кричу, хотя, возможно, я действительно кричу, сейчас я не могу руководить своими действиями.
Поодаль от меня лежит окровавленный труп Алоиса. Голова откинута и вывернута под неестественным углом, грудную клетку вскрыли, выполнив точный хирургический разрез от горла до середины живота. Мягкая кожа отделена от костей, и теперь вся грудная клетка потерпевшего напоминает свиную вырезку в лавке мясника.
Я осторожно встаю и подхожу ближе на негнущихся ногах. Запах крови и человеческого мяса заполняет носовые пазухи, и мне делается дурно. Я могу пересчитать каждое ребро Алоиса и осмотреть их на наличие переломов, попросту потому, что кожа на его груди распахнута передо мной, словно расстегнутая рубашка. Сквозь белые ребра я вижу нетронутые внутренние органы, Алоис стал превосходным анатомическим скелетом для изучения строения человека школьниками. Глазницы аккуратно вырезаны, словно операцию проводил опытнейший хирург, в руке Алоиса я вижу два шарика, представляющие собой его органы зрения. Наверное, Себастьян вырезал их в первую очередь и вложил в его ладошку, чтобы…представить не могу, зачем понадобилась такая жестокость. Я со знанием дела могу протоколировать, каким образом он это сделал, это не сложно, как с собакой Гейла. Но собака хотя бы была уже мертва…
Сам Гейл лежит рядом, я перевожу на него взгляд и понимаю, что Себастьян был необычайно благосклонен к первой жертве. Себастьян пытал Гейла со знанием дела, наслаждаясь каждым моментом. Его брюшная полость вовсе не превращена в две отдельные части, нет. Себастьян отрезал пальцы на его руках, предварительно вырвав с них ногти, которые аккуратными рядами лежали рядом с отрезанными пальцами в соответствии с каждым пальцем. Рядом с ногтями я увидел длинный ряд зубов, вырванных из раздробленной окровавленной челюсти. Я перевел взгляд на лицо Гейла, и меня вырвало. Себастьян тут же подбежал ко мне, обхватывая за талию, но я оттолкнул его, пятясь назад.
- Боже… Ты… Ты чудовище…
Я судорожно вытирал губы, а Себастьян беззаботно осматривал плоды своих трудов. Он срезал кожу с век Гейла и вынул глазные яблоки, не повредив зрительных нервов. Себастьян заботливо положил глаза на шейную впадинку Гейла. Поначалу я не понял, для чего это было сделано, но потом заметил… Гейл не был трупом. Он все еще дышал и был при смерти, но Себастьян не стал трогать жизненно важных органов или разрезать хирургическим скальпелем грудную полость, не дал умереть Гейлу от потери крови, он оставил его живым.
- Сиэль…
- Не прикасайся ко мне!
Я отшвырнул протянутую мне руку, бросая все силы на то, чтобы удержаться на ногах.
Себастьян мрачно посмотрел на меня, выпрямившись во весь рост, и я, воочию убедившись в его демонической сущности, почувствовал себя маленьким и беспомощным, как никогда.
И все это сделал я. Себастьян всего лишь посредственный исполнитель, если бы я не отдал приказ…
Я осматриваю кровавое месиво, созданное моими руками, стараясь не растерять остатки гордости семейства Фантомхайв.
Руки Себастьяна в крови, мое кольцо перемазано густой алой жидкостью, на его жилетке и рубашке кровь, весь ковер залит кровью, я и сам выгляжу не лучше, но на моих вещах хотя бы моя кровь.
Себастьян внимательно смотрит на меня с какой-то несвойственной грустью в глазах, я собираю волю в кулак и тихо произношу, чтобы скрыть дрожь в голосе:
- Забери меня отсюда. Забирай мою душу. Ты выполнил свой контракт.
Его глаза грозятся выползти из орбит, но он тут же берет себя в руки.
- Господин… Но ведь они – не единственные, кому вы хотели отомстить.
- Довольно! Я сказал, что твой договор выполнен! Исполняй! Это приказ!
Лицо Себастьяну тут же становится привычной улыбающейся маской, он опускается на одно колено, прикладывая ладонь к сердцу или что там у него вместо главного органа.
- Да, мой лорд!


***


Ты лжешь, ты просто лжешь, а я не такой, я не чудовище!
Это не правда, это не правда, не...
Правда.

Сиэль, ты так торопишься, участливо подходя к краю. Мне стало как-то пусто, будто весь воздух изнутри выкачали, лишили кислорода, вырезали важный внутренний орган без анестезии, кончился завод на дешевой игрушке.
И во всей этой большой и никому не нужной лжи идиотом сделали меня. А я не такой, я не такой, не чудовище. Ты же сам это мне приказал, маленький несносный сопляк, так почему бы не полюбоваться результатом своих неосторожных слов?
Сам не знает чего хочет, бесполезная, безмозглая игрушка. И теперь мне приходится за все нести ответственность, это у меня теперь руки по локоть в крови, это меня теперь ненавидит это маленькое, злобное, похотливое существо.
Я подхватываю хозяина на руки, отмечая про себя то, как он морщится, и спешу в то место, с которого все началось.
Каменные своды все так же безмолвны, эта церковь не самая популярная, наверное, поэтому тогда ее и выбрал Сиэль. Я вхожу в этот храм, до отказа наполненный отвратительной слепой верой, где каждый предмет, каждый угол, каждая нищая мышь напоминает мне о том, что я здесь вовсе не желанный гость. Они все посвящены тому существу, которым мне никогда не стать. Людям кажется, что в этой обители Бога, в этом храме Господнем склеивается все, что было разбито, осуществляется то, что казалось невозможным, забывается то, что ранит больше всего. Они так наивно думают, что он им поможет. Тащат сюда весь этот гребаный хлам, как будто это какая-то долбаная антенна, через которую передается глас Божий. Да, конечно, поможет он вам, да-да. Он блефует. Мы тут все блефуем, раз за разом издеваясь над собой, давясь собственной гордостью, задыхаясь от недостатка взаимности и снова и снова разрезая себя на куски бритвой Оккама.

Я усаживаю молодого господина на церковную скамейку, становясь перед ним на колени. Наверное, он сейчас будет вырываться… Нет, гордость семьи Фантомхайв не позволяет себе лишних движений даже перед лицом смерти. Я провожу пальцами по его щеке, нежно снимая с глаза повязку. Господи, да у тебя же руки дрожат, Себастьян, да у тебя же колени трясутся, зубы отбивают дробь, странно, что в пустом храме не звучит этот симфонический оркестр. Боже, да неужели ты не видишь…
- Что ты медлишь, чудовище?
Как в старые добрые времена, точно как в тот раз. Ах да, забыл упомянуть, что я вспомнил имя хозяина, который дал мне имя, которое я ношу по сей день, как память о нем. Точнее, я разрешил себе вспомнить, потому что я никогда не забывал. Это была не женщина и не совсем мужчина. Двенадцатилетний мальчик, с которым я провел бок о бок три года, маленький спиногрыз, по ошибке оказавшийся дворянином. Чертов Сиэль Фантомхайв. Я как никто другой подходил ему, только я должен был быть его дворецким, без вариантов.
А Сиэль мне как-то сказал, что ему сон приснился, где он был неким графом, а я служил ему, исполняя обязанности дворецкого. Ты идиот, Сиэль. Ты и тогда ничего не желал видеть.
Я наклоняюсь к Сиэлю, широко улыбаясь, не скрывая выдающихся клыков, которые отличают всю нечисть в этом мире. Пентаграмма на руке начинает светиться, выжигая на тыльной стороне ладони древний символ, связующий меня и человека, она предчувствует вкусный ужин, она жаждет крови.
- Ну что ж, мой лорд…


***


Сиэль, во всем этот шоу главным клоуном оказался ты. Тебе даже не удосужились показать истинное лицо твоего слуги, продемонстрировать всю силу и жестокость, на которую он способен. Кто тебя просил отдавать приказ, ты что, совсем тупой идиот, не понял, что нельзя злить демона?
Да плевать уже на них, ты просто полный идиот, подумаешь, небольшой шок и пара лужиц крови, а ты уже побежал гордо отдавать ему свою душу. А я еще пожить хочу, между прочим, вместе с Себастьяном, чтобы наслаждаться этой неуемной опекой и попечительством, чтобы называть его шлюхой, оскорблять, унижать и говорить, что он - полное ничтожество, чтобы целовать красивое лицо и зарываться носом в шелковистые волосы демона. Иметь свою ручную игрушку оказывается так удобно. Или когда игрушка имеет тебя. Я не знаю, я так запутался. Себастьян, да неужели ты не видишь…
Я ему сказал однажды, кто одержал победу в гонке за моей невинностью, рассказал ему все, признался, а он поднялся из-за стола, благо, что дерево не разнес в щепки, сказал, что сейчас же объяснит им, что такое хорошо и что такое плохо. Я испугался тогда, но мое эго купалось в этой ревности, в этой злобе, направленной на моих обидчиков.
А потом мы больше не говорили об этом. Казалось, он вовсе забыл, если бы не его безраздельная нежность, льющаяся на меня нескончаемым потоком всю следующую неделю.
Как глупо все получилось, и во всем этом виноват кто? Правильно, Сиэль Фантомхайв.
А я же так и не поведал тетке про начало своей взрослой жизни. А я так и не дочитал захватывающую книгу, ждущую меня под подушкой в моей кровати. А я так и не научился играть на пианино, чтобы исполнить желание родителей. Не выучил французский, не научился кататься на коньках, не смог вернуть компанию отца, не стал его наследником, достойным носить фамилию Фантомхайв. Я вовсе не такой идеальный как Себастьян. Себастьян… А я так и не сказал ему… Не смог сказать…
Сильные чувства делают людей такими опрометчивыми, такими легкомысленными, неосторожными. Да, Себастьян Михаэлис делает людей неосторожными.
К черту, забирай мою душу, только если это твое желание. Я исполню его.
Господи, да неужели ты не видишь…



Себастьян наклоняет лицо к Сиэлю, оскалившись в фальшивой улыбке.
Позади демона крест, на котором распятый Иисус наблюдает за преступлением, совершающимся прямо на глазах Всевышнего.
Не правда ли, самое подходящее место для изъятия души из пока еще живого человеческого тела? Небольшой вызов, маленькая дерзость, чтобы доказать, что Господь так заботится о нас, что считает исполнение договора превыше всего. Сейчас по сценарию должен грянуть гром, сверкнуть молния, а тело демона должен пронзить острый как бритва осиновый кол. Мы тут все блефуем.
- Не делай этого.
- Не заставляй меня.
Сиэль распахивает глаза, непонимающе глядя на зажмурившегося, словно в страхе, Себастьяна.
Боже, да неужели ты услышал мои молитвы?

@темы: слэш, фанфики, Kuroshitsuji